Дневник учителя. Декабрь

Продолжение. См. № 21/2008, № 1, 6/2009

Каждый следующий месяц кажется короче предыдущего. 4–5 недель прошло, а ты совсем-совсем ничего не успела сделать!

Пересмотрела последние записки. Они заканчиваются горестным удивлением от встречи с коллегами по школе. Подумалось, что размышления этого месяца логично начать впечатлениями от встречи с коллегами из Перми.

Только-только вернулась из командировки оттуда. Работала на детском театральном фестивале «Театр и юный зритель» с пермскими учителями и школьниками. Путешествовали мы вдвоем с коллегой, преподавателем кафедры открытых образовательных технологий Еленой Борисовной Колосовой. Она больше работала со взрослыми, и на ее занятиях я ей ассистировала, а я больше работала с детьми, и тогда она помогала мне. Ощущение удивительное! Всем интересно новое, все бесстрашно окунаются в практическую деятельность и не стесняются быть самими собой. Если времени занятий не хватает, пермские учителя успешно сами додумывают непройденные фрагменты и подходят с вопросами: «правильно ли мы поняли, что дальше должно быть вот то и вот это?», «правильно ли мы поняли, что эта методика нужна для того-то и того-то, а вот эту технологию можно применить там-то и там-то?».

Эмблема фестиваля

И за все пять дней никто ни разу не сказал: «мне слишком мало платят, чтобы я так выкладывался», «у меня ЕГЭ на носу, а вы мне тут инновации разводить предлагаете», «у меня урок всего 45 минут, некогда мне вашими деятельностными методиками заниматься».

Платят в Перми мало, гораздо меньше, чем в Москве, и ЕГЭ нависает, и уроки не резиновые, но нам посчастливилось общаться с людьми, которые выбрали свою профессию по любви и привыкли справляться с трудностями конструктивно, по мере поступления, не забывая о том, ради кого и ради чего они пришли в школу.

Фестиваль «Театр и юный зритель». Пермь

Были, правда, и другие впечатления. На спектаклях пермского ТЮЗа и их обсуждениях видели мы и классические образцы «человека в футляре», в дамском варианте, разумеется. Достаточно было одного только их присутствия, чтобы дети переставали быть самими собой, начинали выдавать яркие протестные реакции и при этом теряли дар речи. Зрелище страшноватое. Стоят у детей за спиной этакие фельдфебели в юбке, дети ерзают, хихикают, толкаются, чуть не падают со стульев, но на человеческую речь никак не реагируют и словами на заданные вопросы не отвечают. Но стоит убрать «охрану», отвлечь разговорами и отвести в сторону или попросту выгнать, всё мгновенно меняется. Дети успокаиваются, включаются в общий разговор, отвечают на вопросы и даже проявляют инициативу.

Кстати, пермские детки, как мне показалось, ничем принципиально не отличаются от московских. Малышки доброжелательны, доверчивы, очень восприимчивы к диалогу с искусством, увлекаются предложенным делом, не очень хорошо умеют договариваться друг с другом и зовут на помощь взрослых для решения трудных вопросов. Они делают и думают одновременно, и их способ постижения художественного текста по-настоящему глубок: «Короля я нарисую на красной полосе, потому что красный цвет тревожный, а король в спектакле тревожился за свою дочку. Себя я нарисую рядом с ним, я бы хотела его утешить, поиграть с ним в мячик или почитать книжку»; «Я пишу левой рукой и непонятно, но я все равно напишу письмо Младшему брату, потому что он веселый, у него носки разные и вообще все наоборот — он-то меня обязательно поймет». Это на обсуждении спектакля лысьвенского театра «Про того, который ходил страху учиться» по пьесе Михаила Бартенева.

Подростки стеснительные и шумные одновременно, говорить им гораздо труднее, чем старшим и младшим, и поэтому в смешанных группах они чувствуют себя лучше, чем среди одного только своего возраста. Но при этом они — самые глубокие философы. После спектакля «Ты — кто?» Молодежного театра кукол по рассказам А. Платонова «Железная старуха» и «Юшка» подростки беседуют, потом рисуют свои варианты афиши. На одном плакате изображен большой красно-черный и маленькие разноцветные вопросики. Внутри вопроса — мордочка с тремя глазами и тремя линиями рта. Это потому, что актер-кукловод, мальчик Егорка и старик Юшка — равноправные герои спектакля, три части мироздания.

Дети говорят, что у них разное отношение к жизни. «Больной старик Юшка просто любит ее и хочет жить», «мальчик Егорка хочет узнать мир, понять, исследовать его», а актер «понимает суть жизни, понимает в ней всех и каждого, и хочет, чтобы в мире царила любовь». Герои, говорят дети, по-разному расположены в этом мире. «Егорка — вездесущий, он чувствует себя центром этого мира, вступает в поединок с его злом». Юшка — совсем иное дело. «Он старается занять поменьше места, он «козел отпущения, на котором люди вымещают свою злобу», и он позволяет, потому что именно так понимает свое предназначение — забрать себе чужую боль и злобу. А актер? Кто он в этом мире? Дети говорят — творец, божество.

Еще на плакате изображена горящая свечка — это сама жизнь. Текст гласит: «Метафора. Философия. Смысл жизни». Когда обсуждали творения всех групп, многие дети выбрали эту афишу как наиболее близкую себе, потому что мир для них состоит из множества вопросов, на которые интересно давать ответы.

Вот еще плакат. Человек, обнимающий кукол, и куклы, обнимающие мир, который весь находится в кольце их рук. Текст: «Всё в твоих руках. Посмотрев спектакль, вы поймете, что вы нужны. Каждый способен на свою маленькую победу». Еще картинка — три личика на алом и черном фоне. Текст: «Это актер, это Егор, это Юшка. Приди и узнаешь, а кто ты?». И последняя — круг сцены, разделенный на темно-серую и светло-серую половины. Человечек на светлой части. Золотистая линия занавеса снизу. Справа маска: пол-лица улыбка, пол-лица — печаль. Текст: «Есть два мира: счастье и горе. Приходите, чтобы сделать мир единым».

Старшие дети, как и в Москве, менее однородны. Индивидуальности видны ярче. Кто-то чувствует себя в разговоре уверенно, а кому-то легче объясниться жестами или нарисовать то, что думается и чувствуется. В любом случае, старшие стремятся к диалогу на равных, чувствуют и ценят уважение и интерес взрослого. С ними мы обсуждали спектакли по современной отечественной и зарубежной драматургии, чеховский спектакль.

Так же как и москвичи, в большинстве своем они не слишком начитанны и насмотрены, но испытывают живой и искренний интерес к проблемам Человека и Человеческого. Десятиклассники знакомы с творчеством Чехова по мультфильму «Каштанка», виденному в раннем детстве, да по смутным воспоминаниям о странном и неожиданном рассказе «Палата № 6». Но спектакль «Три сестры» им нужен, важен, интересен. Они страдают от грубости и лживости Наташи, сочувствуют Ирине, которая «сначала вся светилась, а потом померкла», следят за судьбой няни, которая «сначала была вся суета и беспокойство, потому что боялась, что никому не нужна, а потом успокоилась и стала счастлива, потому что нужна Оле». После спектакля Чехов для них — это «что-то очень большое, значительное, твердое, но теплое». Они искренно переживают, что не знакомы с его творчеством как следует и хотят почитать то, чего прежде не знали. И это нормально. Их настоящая читательская жизнь только начинается.

Они еще могут все успеть — было бы желание. А желание это формируется только в общении: с театром и кинематографом, с родителями и друзьями, учителями и старшими знакомыми. Всем взрослым детям жизненно необходимо общение — это, согласно замечательному русскому психологу А.Н. Леонтьеву, их ведущая психологическая деятельность. И от общения с ними взрослый способен также получить огромное удовольствие, заряд энергии и пищу для размышлений надолго!

Однако вернемся к моим собственным детям. До поездки в Пермь мы успели с ними погулять по центру театральной Москвы и сходить в гости к Константину Сергеевичу Станиславскому в Леонтьевский переулок. Гуляли мы в один из немногих холодных и ветреных вечеров, что добавило нашему путешествию экстрима. Носы красные, губы потрескавшиеся!

Путешествие по Красной площади, где располагался некогда Потешный чулан царя Алексея Михайловича, а затем Комедиальная храмина его сына Петра I, произвело на нас неизгладимое впечатление. Мы с изумлением выяснили, что не знаем не только кто из русских царей чем был знаменит, но и вовсе не знаем, как их звали! Не знаем даже, что династия носила фамилию Романовы! Нет, что-то, наверное, кто-то где-то когда-то слышал… Но чтобы быть в чем-то уверенными — ни в коем случае! А ведь среди нас были и честные отличницы… Ну что делать? Будем иметь в виду «исходные предлагаемые обстоятельства», как говорят в театре.

Это, к слову, был наш первый опыт слушания лекции. До этого все экскурсии проходили в деятельностных формах, в игре и творчестве. А тут мне было интересно узнать, могут ли уже мои дети вслушиваться и всматриваться, когда их руки ничем не заняты и творческая задача, которую нужно выполнять немедленно, не стоит. Ничего. Могут. Даже на промозглом ветру. Выслушали про придворный театр рубежа XVII–XVIII вв., про Школьный театр Славяно-греко-латинской и Медицинской академий, про театр Медокса и приключения Большого Петровского театра за несколько веков, про историю Малого, и даже удивились, что так быстро все закончилось. Но это, думаю, они лукавили, потому что стучали зубами у памятника Островскому вполне отчетливо.

За героизм нужно было наградить, и мы пошли в ближайший Кофе-хауз. Официантки долго не решались к нам подойти, и за время ожидания мои восьмиклассницы превратили все находящиеся поблизости салфетки в немыслимые объемные композиции. Тут-то и выяснилось, что многие из них помимо школы всерьез занимаются изобразительным искусством. У кого-то родители художники, к кому-то на дом ходят хорошие учителя, кто-то посещает студию. Это здорово, что у моих подопечных прекрасные руки и музей может стать по-настоящему рукотворным! Они радуются мысли, что рано или поздно мы начнем конструировать макеты, выклеивать маски, создавать панно. Мне тоже всего этого очень и очень хочется, но я понимаю, что прежде мы обязаны сделать минимум — временную стендовую экспозицию. Музей обязательно должен начать жить!

Музей-квартира К.С. Станиславского. Леонтьевский пер., д. 6.
Жилой дом с палатами П.С. Хлопова

К Станиславскому мы тоже сходили неплохо. Ура! К нам наконец-то впервые присоединились два мальчика из восьмого класса. Они молчали, стеснялись и улыбались, но были очень чутки и внимательны. На пороге музея пришлось объяснить младшим, кто такой Чехов и почему, не зная ничего о его творчестве, нельзя понять, что сделал для театра Станиславский. Улыбались понимающе, и до слов «атмосфера» и «настроение» додумались самостоятельно!

В музее мне было очень интересно, хотя иногда и тревожно наблюдать как за ними, так и за экскурсоводом. Нам досталась женщина в возрасте, но очень элегантная, искренне преданная Художественному театру. Она очень хотела рассказать детям что-то важное про непростой путь творческого сотрудничества Станиславского и Немировича-Данченко, но совсем не знала, на что можно опереться в детском опыте. Она называла много совсем неведомых им имен и произведений, оперировала не очень ясными понятиями. Я чувствовала, что дети очень стараются услышать, но понимают ее все хуже и хуже. Пришлось извиниться и вмешаться, растолковать детям вовсе непонятные слова, нарисовать образные картинки, затрагивающие их чувства.

П. Вильямс. Портрет К.С. Станиславского.
1933. Государственный Русский музей

Экскурсовод сначала напряглась, но потом убедилась, что все в порядке. Сотрудничество получилось. Дети чувствовали огромную ответственность: им было непросто слушать почти два часа, но они понимали, что разговор идет о чем-то по-настоящему дорогом для взрослых, и старались быть предельно внимательными. Им было приятно, что экскурсовод сделала им комплимент, и они оставили благодарность в книге отзывов. В гардеробе я тоже сказала, что горжусь ими, потому что понимаю, как им было непросто. Мне кажется, это очень важно, чтобы дети знали, что их чувства и их усилия не проходят для нас незамеченными, что для нас их мир очень важен и значим.

А потом я зашла в школу, оставила коллегам материал для уроков, на которых им придется меня заменять, и через два часа уехала в Пермь. Там я получала тревожные эсэмэски от девятиклашек, на которых обрушился мониторинг, у которых сломались компьютеры, и вообще жизнь как-то не задалась. Они переживали, что не успеют подготовить материалы для музея, как обещали, за неделю. И действительно не успели. Но кое-какие картинки все же подобрали и с некоторыми текстами успели познакомиться. А это уже неплохо. Значит, потихонечку втягиваются в работу, привыкают думать о ней. Одна девушка даже успела набросать неплохой черновик текста к стенду о театре английского Просвещения. Правда, она в проекте дольше всех и с начала учебного года уже успела сделать текст о Станиславском. Меня радует каждый видимый плод их труда — в портфеле музея есть экспонаты. Здорово!

Во время моего отсутствия восьмой класс вместе с классным руководителем посмотрел по моей просьбе фильм о творчестве Карло Гоцци и заполнил листок рабочей тетради. Это мероприятие прошло, как мне показалось, неоднозначно. Самое забавное: дети не услышали, что выполняют эту работу по моей просьбе. И, как мне кажется, большинство из них заполняли рабочий лист не по ходу просмотра, а после. По крайней мере, к моему великому огорчению, 12 из 16 сданных работ были списаны слово в слово у кого-то одного, у кого-то очень внимательного, но не слишком смелого. Поэтому ответы на все формальные вопросы были верными, на философские — скучными, а творческие задания были сделаны очень уж стандартно.

И только четыре человека порадовали самостоятельностью. Пусть в этих работах не все было гладко и четко, но там можно было разглядеть и личное отношение, и интересные для будущего музея идеи. Так, например, только эти четверо догадались, что Гоцци не любил своего современника и коллегу Гольдони не потому, что тот был бездарен, а потому, что творческие манеры у них были очень уж непохожими. И только они предложили конкретный набор экспонатов, который мог бы войти в экспозицию раздела: эскизы масок, кадры из фильмов по произведениям Гоцци и Гольдони, фотокопии рукописей…

На занятии, которое состоялось после командировки, восьмиклассников было много. Им изменили расписание, и попадать ко мне в музей стало удобнее. Но ясно, что не все пришли сознательно, потому что им интересно. Несколько барышень все 45 минут старательно развлекались и старались развлечь окружающих. Мы с ними как будто играли в перетягивание каната. И главным предметом борьбы стали юноши. Их пришло на занятие трое, и это были не те, кто перед тем ходил с нами к Станиславскому. Один, судя по выражению лица, совсем малыш. Его по-настоящему втянуть в орбиту занятия так и не удалось. А двух других, как мне показалось, удалось отчасти. Один из них, мой тезка, был единственным человеком, что-то соображающим в истории, и мы постоянно обращались к нему за консультациями. Он выдавал вполне качественную информацию. Другой молчал, но слушал заинтересованно. Очень-очень хочется, чтобы мальчишки зацепились и остались с нами.

В этот день многие выбрали себе темы, по которым хотели бы работать над музейной экспозицией, и я выслала каждому на почту необходимые материалы, библиографию и задание. А одна из барышень, которой не удалось прийти на занятие из-за накладки в индивидуальном расписании, еще часа два после урока бегала между мною и школьной библиотекой, пытаясь найти нужные источники для изучения театра французского классицизма. Ее глубоко поразило, что есть такой русский писатель Михаил Афанасьевич Булгаков, который написал про француза Мольера не только пьесы, но еще и роман, и каждой находкой она прибегала поделиться. Я в это время работала с коллегами в учительской над программами дополнительного образования, и нас, разумеется, очень радовал живой процесс открытий, разворачивавшийся на наших глазах.

Теперь читаю послания в «аське» и по электронной почте, рассматриваю присланные иллюстрации и с нетерпением жду среды — интересно, кто сможет принести хоть что-то готовое, хоть какие-то наброски текстов и оформления стендов. Любопытно, кто и что успеет прочесть за неделю, кого и что заинтересует. Впереди самое увлекательное — создание экспозиции.