НОВОСТИ КУЛЬТУРЫ

 

Виктория ХАН-МАГОМЕДОВА

 

«Внутренняя правда»
Оскара Рабина

«Почти всю картину занимало гигантское чертово колесо. Внизу на фоне заводов и блочных домов — мое отделение милиции, в окошке беспокойный красноватый свет, на вывеске — «Отделение милиции № 30 — КГБ». В верхней кабинке — Женя Рухин в гробу с иконой Пресвятой Богородицы в изголовье. В другой кабинке — два пьяницы, рабочий и солдат, пьют водку. В третьей стоят, обнявшись, голые мужчина и женщина. И, наконец, в последней кабинке я изобразил самого себя, глядящего на людей, которые крутились в чертовом колесе. Это была наша общая жизнь». Так Оскар Рабин описывает свою картину «Чертово колесо» (1977) в мемуарах.

Как и книга, персональная выставка большого мастера в Третьяковской галерее называется «Три жизни: Оскар Рабин» и прослеживает трудный путь выдающегося нонконформиста. Лидер политической группы неофициальных художников, глава Лианозовской группы, он был одним из инициаторов и участников провокационных выставок подпольного искусства — в Институте мировой экономики (1969), в Беляеве — знаменитая «бульдозерная выставка» (1974), в павильоне «Пчеловодство» на ВДНХ (1975).

В Лианозовскую группу входили, помимо Рабина, Владимир Немухин, Лев Кропивницкий, Валентина Кропивницкая, Николай Вечтомов… Художник Евгений Кропивницкий был их наставником, позволявшим ученикам свободно выражать свои художественные идеи. С 1958 г. в Лианозове, в бараке, на квартире Рабина и Кропивницкой, собирались художники, писатели Виктор Некрасов, Игорь Холин, Ян Сатуновский. Барак превратился в очаг свободной культуры, ибо по субботам и воскресеньям здесь устраивались выставки, и тысячи людей приезжали смотреть работы художников, выступавших за обновление языка, провозглашавших новые эстетические ценности, резко протестующих против литературности, идеологичности официального искусства.

Дом и сарайчик. 1992

 

«Первая жизнь» Рабина связана с лишениями, голодом, бесприютностью военного и послевоенного существования. «Вторая» — жизнь художника, избравшего свободу от любой цензуры, отстаивавшего право показывать свои работы зрителям, руководствуясь поисками «внутренней правды» в жизни и творчестве.

Лианозовские бараки — бесценный материал для бытописания убогой советской действительности, квинтэссенция беспросветного советского быта. И рабиновская атрибутика, характерный набор предметов, не случайны: сараи, рыбина на газете «Правда», бутылки с водкой, дорожные знаки, иконы, коты, кладбище, черепа… («Русский поп-арт», 1963; «Великолепные селедки», 1964). Характерный прием — увеличение предмета работает как знак, символ времени.

Валино окно. 1965

 

Эта живопись впечатляет — жутковатая, экспрессивная, с шероховатой фактурой, темным колоритом, с толстыми черными контурами. Каждая картина — «взгляд в упор, без литературщины», как писал Генрих Сапгир. Тревожный ритм, динамичность, грубость, деформация, ослепляющие белые всполохи — во всем нарочитый вызов идеологическим штампам.

Выставка демонстрирует новаторство Рабина, выбиравшего новые темы и находившего соответствующие выразительные формы. Рабин по-своему обращается с объектом, использует обычные, простые предметы, превращая их в предметы-символы («Лампа в комнате», 1968). И черная линейная обводка – как напоминание о тяжелой жизни в Лианозове. «Многоплановость российской жизни я мог передать через символ — селедка на газете «Правда», бутылка водки, паспорт — это каждому понятно», — пишет Рабин в мемуарах.

Картина с картами и иконой. 2004

 

Цветы в комнате. 1966

 

Любопытный факт: в Третьяковке хранится очень мало произведений Рабина, и на его выставке представлены редкие работы 1960–1970-х гг. из крупных зарубежных музейных и частных собраний.

Бутылка и лампа. 1964

 

В 1978 г. Рабин был вынужден покинуть Советский Союз и лишился гражданства. Художник обосновался в Париже в маленькой квартире рядом с Центром Помпиду. Началась «третья жизнь», и пришло международное признание. Картины с французскими мотивами, коллажи парижского периода, русские по духу, наполнены воспоминаниями о жизни в России («9 бутылок в русском пейзаже», 2001). «Я понимаю, что останусь, вероятно, русским художником, даже советским. Мы не можем избавиться от нашего прошлого, мы несем его в себе. Мой Париж, если он уже мой, это Париж чужака. Я никогда не увижу его глазами француза». И Париж у Рабина действительно свой, со своим набором символов, а работы парижского периода по-прежнему экспрессивные и ироничные.

В 2006 г. Рабину вернули российский паспорт, и его возвращение на родину на выставке в Третьяковской галерее стало поистине триумфальным.