Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Искусство»Содержание №19/2008

ВЫСТАВОЧНЫЙ ЗАЛ

НОВОСТИ КУЛЬТУРЫ

 

Марк САРТАН

 

ВЛАСТЬ ВОДЫ

Какой образ всплывает перед вашим внутренним взором, когда вы пытаетесь представить себе воду? Неистовый океанский прибой? Чугунная колонка с отполированной тысячами ладоней рукояткой? Скрипучий лязг мятого ведра, с усилием возносящегося из недр колодца? Рябое зеркало лесного озера? Обжигающая пригоршня, зачерпнутая из ледяного родника в жаркий полдень? Теплоход, с протяжным гудком вальяжно отваливающий от пристани? Слеза украдкой? Ручей? Стремнина? Кран на кухне? Река времен?

С трудом преодолев соблазн продолжить список — наверное, можно было бы исписать всю газету, — признаюсь, что не льстил себя надеждой угадать. Уверен, что вариантов столько, сколько людей, а пять (или уже шесть?) миллиардов версий нам с вами не осилить. Но мысль, думаю, ясна. Верная своей текучей изменчивости, вода может рождать разные образы.

Сама способность «рождать» уже скрыта в ее бездонных глубинах, ибо без влаги — одной из водных ипостасей — на свет разве что саламандры появляются. Но и гибель, смерть, упокоение таятся там же, в безднах и омутах, в которые — с головой! А еще она умеет одновременно показывать и скрывать, обновлять и разрушать, обмывать и затоплять... и снова пора остановить поток. А чтобы не воздвигать плотину в третий раз, перечень следующих воплощений не стану даже и начинать. Напомню лишь о всепроникающей влаге, раньше уже просочившейся в мой текст, и отмечу, что диапазон простирается от безмолвной глыбы стылого льда до шипящей струи жгучего пара. В общем, вода, вода, кругом вода...

Собираясь в Русский музей на выставку «Власть воды», я едва не утонул в море нахлынувших ассоциаций. Пришлось а-ля барон Мюнхгаузен вытащить себя самого на поверхность, встряхнуться, обсохнуть и войти в корпус Бенуа, что на канале (!) Грибоедова, с открытым восприятием — ну-ка, что нам покажут?

Каждая выставка неизбежно должна вписаться в отведенное ей пространство, как вода принимает форму сосуда. Хорошо, если в распоряжении организаторов есть большой-большой зал, который можно разгородить стендами по своему усмотрению. Вон, в парижском Центре Помпиду воду изгнали наружу и даже канализационные трубы вынесли за стены, чтобы кураторы могли свободно распоряжаться гигантскими площадями целых этажей.

На долю Русского музея такого счастья не выпало, и его экспозициям приходится втискиваться в прокрустово ложе анфилад, заканчивающихся тупиком и разделенных к тому же центральным входом. На сей раз экспонатов хватило на две анфилады, что продиктовало нехитрый ход: налево — классика, направо — м-м-м... назовем это современным искусством. Прием, знакомый нам по выставке «Время перемен», о которой вы читали в газете «Искусство», и снова не совсем убедительный: кое-какие картины с успехом могли перетечь в противоположную часть экспозиции. Не хочет искусство делиться надвое, как вода не желает резаться ножом.

Крещение. XVII в.

Крещение. XVII в.

 

Раздел классики начинается с религиозной подборки. Вокруг воздвигнутого посередине экрана, на который проецируется бесконечный беззвучный водопад (совершенно, на мой взгляд, неуместный), собраны живописные работы на библейскую тему. Икона «Крещение» в этом контексте отсылает нас к символике воды как духовного очищения. Тут же есть и примеры противоположного значения. Сдержанно-трагичный картон Ф.А. Бруни «Всемирный потоп», предназначенный для росписи Исаакиевского собора, противостоит разгулу стихии на одноименном холсте И.К. Айвазовского, где отчаянно карабкающийся на скалу слон выражает больше воли к жизни, чем все пафосно воздетые к небу длани бесчисленных тонущих людей.

Стихия бушует и в следующем разделе. Здесь вздымается гигантская «Волна» того же Айвазовского, уже почти поглотившая трехмачтовый корабль, кажущийся на ее фоне утлым суденышком. Вслед за банальным кораблем в море житейских бурь на ум приходят неизбежные литературные ассоциации, вроде «восстать противу моря бедствий» или «не сладит с морем и судьбой». Здесь люди пока живы и цепляются за обломки мачты, но им явно не продержаться.

Г. Сорока. Рыбаки. Вторая половина 1840-х

Г. Сорока. Рыбаки. Вторая половина 1840-х

 

Один шаг, и настроение полностью меняется. Тишина и покой, тихо глазки закрой... как пастушок А.Г.Венецианова, прикорнувший возле невзрачной лужицы. Вокруг царит умиротворение, и зеркальное спокойствие речной глади отражает душевный покой героев. Бредет погруженный в свои думы «Пустынник» М.В. Нестерова, медитируют на речном берегу «Рыбаки» Г.В. Сороки, неспешно растягивает меха гармонист «На Волге» А. Е. Архипова. Вокруг все наше, до боли родное и узнаваемое. Море выглядело стихией чужой и опасной, а вот безмятежная вода озер и рек — это настоящая Россия. Не случайно одна из версий происхождения названия «Русь» выводит ее из того же корня, что и «река».

А. Архипов. На Волге. 1889

А. Архипов. На Волге. 1889

 

Впрочем, водный покой многозначен, и от него один шаг к покою вечному. А значит — к знаменитому образу Левитана, тоже водному и потому зиятельно отсутствующему на выставке, собранной Русским музеем из собственных экспонатов. Но мы, верные человеческой природе, избегающей думать о смерти, сделаем шаг в другом направлении, то есть в соседний зал, и погрузимся в миф.

Н. Милиоти. Рождение Венеры. 1912

Н. Милиоти. Рождение Венеры. 1912

 

Что скрывается в темных морских глубинах, что может оттуда явиться изумленному взору, какие сказочные герои бороздят океан легенд? Ответы на стенах и постаментах. Репинский «Садко» любуется подводными красавицами, плывущими мимо него в сопровождении золотых рыбок. В оргазмическом пенном выплеске является в мир Венера на полотне Н.Д. Милиоти. Ей вторит сладострастный изгиб «Волны», изваянной С.Д. Эрьзя в виде обнаженной наяды. Плывут на парусном корабле «Борис и Глеб» И.Я. Билибина, и ласковая волна устилает им путь ритмичным орнаментом завитков. Тут же «Заморские гости» Н.К. Рериха отражаются в воде набором цветных импрессионистических пятен.

И. Билибин. Корабль. Эскиз. 1926

И. Билибин. Корабль. Эскиз. 1926

 

Прелюдия красочных отблесков готовит нас к следующему залу, где царят отражения. Здесь вода скрывает даже самое себя и честным эхом вторит подлунному и подсолнечному миру. У В.Э.Борисова-Мусатова она превращается в чисто декоративную поверхность водоема, у И.И.Левитана впитывает густую небесную синь, а в замечательной ранней серии В.В. Кандинского вспыхивает и рассыпается разноцветным сполохом бликов. Верный своему вечному стремлению писать российскую грязь, А.Г.Саврасов представлен в этом зале мрачноватым «Закатом над болотом».

В. Кандинский. Красная церковь. 1900-е

В. Кандинский. Красная церковь. 1900-е

К. Редько. Полуночное солнце (Северное сияние). 1925

К. Редько. Полуночное солнце (Северное сияние). 1925

Н. Богушевская, Д. Митлянский. Улов. 1957

Н. Богушевская, Д. Митлянский. Улов. 1957

В. Ватенин. Субботний вечер на Онеге. 1967

В. Ватенин. Субботний вечер на Онеге. 1967

 

Последний зал «классики» демонстрирует нам жизнь у воды. Здесь купаются кони, дети и взрослые, принимают душ обнаженные натурщицы, выскакивают из Серебренических бань московские жительницы. Все это служит преамбулой к изображению суровых людей, несущих свою нелегкую вахту спокойно и радостно, как и положено героям труда. Гжельские керамические колхозники работы Н.В.Богушевской и Д.Ю.Митлянского с усилием поднимают свой «Улов», в «Субботний вечер на Онеге» В.В.Ватенина мужики ведут на троих неторопливую трезвую беседу на фоне мирно зачаленных сейнеров, «Полуночное солнце» К.Н.Редько освещает рыбацкие баркасы. Покоренная советским человеком стихия выглядит спокойной и ручной настолько, что даже авторам развески стало неуютно от такой однозначности, и они в неприметном углу поместили «Утопленницу» И.Л.Лизака — своеобразное memento mori.

И. Лизак. Композиция (Утопленница). 1927

И. Лизак. Композиция (Утопленница). 1927

 

На этой «оптимистической» ноте классический раздел «Власти воды» заканчивается. Уверенными гребками проплыв мимо экспозиции в обратную сторону, мы возвращаемся к началу и оттуда уже перебираемся в современный раздел.

Это искусство, странное и бесшабашное, не позволило расчленить себя по тематическому принципу. Да и не отстоялось оно в умах, душах и искусствоведческих диссертациях, муть не осела, мусор не всплыл, все перемешано — зерна с плевелами, а овны с козлищами. Некоторые экспонаты попали сюда по чисто формальному признаку наличия воды «в кадре», даже если она не несет никакой эмоциональной и смысловой нагрузки. Тоже своего рода магическая власть воды, только над кураторами экспозиции.

Но отдельные вещи запоминаются и даже добавляют новые интерпретации к бесконечному потоку водных ассоциаций.

М. Хазин. Мой взгляд на воду. Автопортрет с водой. 2008

М. Хазин. Мой взгляд на воду. Автопортрет с водой. 2008

 

На «Автопортрете с водой» М. Хазина вода предстает вдруг пособницей двуличия, она искажает образ и уводит взгляд в сторону. Лжет ли она «в глаза» или, наоборот, смывает поверхностное и обнажает незримое — разбираться приходится ошеломленному зрителю.

Д. Герман. Последнее путешествие. 1998

Д. Герман. Последнее путешествие. 1998

 

Герой Д.С. Германа отправляется в «Последнее путешествие» на крошечной лодочке, мгновенно отсылающей к ладье Харона. Однако ж никакого Харона нигде не наблюдается, и человечек в экзистенциальном одиночестве то ли отчаянно пытается выгрести из царства теней, то ли мучительно отрабатывает роль за незримого перевозчика.

Д. Каминкер. Гребец (Лодка). 1982

Д. Каминкер. Гребец (Лодка). 1982

 

Отчаянно работает веслами и «Гребец» Д.Д. Каминкера. Кажется, будто физически ощущаешь их тяжесть и то нечеловеческое усилие, которое нужно для преодоления водной стихии. Парадоксальным образом скульптор передал это усилие в камне, инертном антиподе текучей воды, и соединение двух противоположных стихий — «волна и камень» — в очередной раз обогащает палитру водных метафор.

Как и положено современному искусству, отдельные экспонаты физиологического толка вызывают у здорового человека естественное чувство брезгливого отторжения. Таков, например, фонтан В.Цаголова, который изображает киллера, мочащегося на труп убитой им жертвы. Остается только умолять вслед за незабвенным Козьмой Прутковым: «Если у тебя есть фонтан, заткни его; дай отдохнуть и фонтану».

А уж после такого заявления классика, внезапно возникшего в моем тексте, мне остается только перекрыть и свой фонтан и завершить поток слов. Остальное доскажут иллюстрации.