Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Искусство»Содержание №21/2003

ТЕТ-А-ТЕТ

Научные чтения

Илья Фоняков

 

Был ли интеллигентом автор «Cлова о полку Игореве»?

Дмитрий Жилинский. Семья художника. Чернышевы. 1969

Помнится, в студенческие наши годы на филфаке Ленинградского университета чествовали известного, уважаемого профессора. Федор Абрамов, тогда еще не знаменитый писатель, а доцент кафедры советской литературы, начал свою речь так: «Лучшее, что создал наш народ, – это его интеллигенция…» Тогда, с непривычки, это прозвучало как откровение. Дерзкое, чуть ли не революционное. Долгими десятилетиями хвалить интеллигенцию было не принято. Ей снисходительно отводилось второстепенная роль – чего-то вроде обслуги по отношению к «главным действующим силам» общества.

Давно это было, в пятидесятых, на заре той «оттепели», которую называют хрущевской. К чему же мы пришли теперь?

Вот несколько разрозненных эпизодов. Один бравый критик как-то признавался в печати: прежде чем прочесть какое-либо произведение в интернете или на дискете, он проверяет с помощью компьютера, присутствует ли там ненормативная лексика. Если нет – читать ни за что не будет: розовая водичка! Такой вот крутой представитель творческой интеллигенции. Надо ли говорить, что он сегодня не одинок? Под натиском лексики, которую называют еще «обсценной», падает один редут за другим. Слова, которые вчера еще казались запретными, проникают в произведения самых почтенных писателей. А уж то словечко, которым однажды Ленин раздраженно обозвал интеллигенцию, можно и в телевизоре услышать. Один питерский литератор вынес его на обложку собственной книжки. Ленину нельзя – простить ему не можем. А нам все можно. Конечно, смешно было бы сводить весь разговор об интеллигенции и интеллигентности к одной только этой проблеме. Коснемся другого. Модный театральный режиссер в газетном интервью, рассуждая о предыдущем периоде нашей истории, чохом называет живших тогда людей, этих несчастных homo soveticus, недочеловеками. Использование фашистской терминологии его, очевидно, не смущает. И представляется вполне совместимым с интеллигентской утонченностью и демократической репутацией.

Боюсь, что тревожащие процессы происходят не только у нас. Чуть ли не с петровских времен считалось: образцом истинной культуры является для нас просвещенная Европа. «Европейски образованный человек», «настоящий европей-ский интеллигент» – эти слова звучали для нас, грешных, как высокая похвала. Но вот европеец, влюбленный, по его словам, в Россию и действительно в совершенстве овладевший русским языком, выпускает книгу. Полезную, в общем, книгу о деятельности его соотечественников в невской столице в разные периоды ее истории. Все бы ничего, но вот период, охватывающий, по существу, всю жизнь нашего поколения, характеризуется одной фразой: «Уныние, ямы на асфальте, грязь, люди с опущенными лицами, отсутствие человеческого интереса к судьбе города – это замечали все посетившие Ленинград независимо от года и десятилетия…» Это, значит, мы в унынии и в грязи, с опущенными лицами праздновали День Победы, учились в университетах, ухаживали за девушками, работали, растили детей? Слов нет, у нас большие претензии к ушедшей эпохе. Тем более острые, что это претензии изнутри, а не со стороны. Но зачем же устраивать целым поколениям высокомерную «вселенскую смазь»? Так и хочется поблагодарить заморского гостя за урок подлинно европейской корректности и такта. И вместе с тем прислушаться к Георгию Кнабе, озаглавившему свою статью лаконично и тревожно: «Что-то кончилось». Если не кончилось, то, видимо, кончается. Кажется, на глазах размываются понятия воспитанности, порядочности, душевного благородства – всего, что мы привыкли связывать со словами «интеллигент» и «интеллигентность».

При этом Георгий Кнабе – ученый, академик Академии гуманитарных исследований, и горестными замечаниями о падении нравов он, естественно, не ограничивается. Он рассматривает «феномен интеллигенции» в историческом аспекте, вводит понятие «протоинтеллигенция», появление которой у нас на Руси относит к ХV–ХVI вв., когда возникла сложная задача «освоения западноевропейского культурного опыта» и вместе с тем отрицания его, утверждения национального начала на основе православия. Протоинтеллигенция, а вслед за ней и настоящая русская интеллигенция, воспитанная в духе служения народу и государству (с одновременным противостоянием пос-леднему!), свою историческую миссию выполнила, и ныне, когда понятия «народ» и «государство» решительно изменились, само существование интеллигенции становится «избыточным», превращается постепенно в иллюзию, видимость. Отсюда и утрата нравственных ориентиров, в том числе и таких, как бескорыстие, как предпочтение духовных ценностей материальным. Отсюда и упрек, бросаемый детьми-прагматиками идеалистам-родителям: если вы такие умные, почему вы такие бедные?

Все очень убедительно. Все очень логично. Выходит, и впрямь пора интеллигенции сойти с исторической сцены. Как сошли с нее рабы и рабовладельцы, феодалы и крепостные крестьяне. Но беда (или, наоборот, счастье) в том, что с понятиями «интеллигенция», «интеллигент-ность» у нас большая путаница. С одной стороны, интеллигенция – это социальный слой или, как еще недавно говорилось, прослойка, возникающая в определенных обстоятельствах. И тогда все сказанное верно. С другой – те же слова несут в себе этическую и, я бы сказал, эстетическую оценку. Допустим, интеллигенция (в виде «протоинтеллигенции») действительно появилась у нас в ХV–ХVI веках. Но еще в ХII столетии появилось «Слово о полку Игореве»! Был ли его автор – гениальный художник слова, человек высоких и благородных помыслов – интеллигентом? Были ли интеллигентами его читатели – ведь не для себя же одного сочинял он свою поэму! А строители киевского Софийского собора и его новгородского тезки? А митрополит Иларион – автор «Слова о законе и благодати» (ХI век)? А Нестор и прочие монахи-летописцы?..

Так что интеллигенция преходяща лишь в узко-социологическом значении этого слова. В широком же смысле она вечна. Она была всегда. И всегда будет.

Другое дело, что разговор о гипотетических «похоронах» интеллигенции возник не случайно. Потрясения послед-них десятилетий привели ее к ощутимому кризису, хотя эти потрясения сама же интеллигенция и готовила, во всяком случае обеспечивала идеологически, причем вдохновенно и талантливо. При этом двойственность ее отношения к существующему порядку вещей, к властям предержащим обнаруживалась ярко и отчетливо. Мало кто сделал, к примеру, для укрепления имперского могущества Советского Союза столько, сколько физики-ядерщики, – и, однако ж, именно в их высокоинтеллектуальной среде всегда пользовалось вниманием и покровительством все наиболее острое, смелое, оппозиционное в искусстве и литературе. А сбылись самые дерзкие мечты, рухнула империя – и интеллигенция растерялась: не стало «любимого врага», с чем и за что теперь бороться, во имя чего проявлять бескорыстие, принципиальность и отвагу? Начались нервные метания. Не говорю о внезапной, чуть ли не тотальной религиозности, всегда сопутствующей смутным временам, – это тема деликатная. Но как быть, к примеру, со столь внезапным и тоже чуть ли не религиозным в какой-то момент поклонением Борису Ельцину? Помню интеллигентную толпу на Пушкинской площади в Москве, неистово скандирующую: «Перестройке грош цена без Бориса Ельцина!» Увлечение как нахлынуло, так и схлынуло вскоре, но ведь был случай, когда в одной интеллигентной семье мне чуть ли не от дома отказали за недостаток должного энтузиазма!

Интеллигенцию, наверное, можно сегодня упрекнуть еще во многом: и в модном, псевдоинтеллектуальном снобизме некоторых ее представителей, и в излишнем порой самолюбовании, преувеличении своей исторической роли и в том, что, с успехом выполнив «разрушительную» функцию, интеллигенция, в том числе и творческая, ничего не смогла предложить взамен, никакой «мысли плодовитой». Настойчивые призывы выработать, наконец, какую ни на есть «национальную идею» остались втуне. Но ведь и то сказать: попробуй вынь да положь на стол национальную идею! Будем благодарны за то, что не прекращается, вопреки всем трудностям, повседневная кропотливая культурная работа. Тем печальным и тревожным примерам, которые я привел в начале своих размышлений, можно противопоставить, скажем, встречу в прошлом году с участниками юношеской пушкинской конференции, регулярно устраиваемой в нашем городе музеем великого поэта. Ребята пришли со своими учителями, читали доклады и сообщения, поражавшие своей отнюдь не детской глубиной и серьезностью. И едва ли не самую сильную команду привезла из глубинки, из далекой Тувы, учительница Ольга Зеленова. Вот ее и таких, как она, я и назвал бы сегодняшними подлинными интеллигентами.

И еще один обнадеживающий сюжет. Писатель Даниил Гранин сказал однажды на встрече с читателями: каждому времени нужны свои святые. Не пророки, не вожди, а именно святые, обладающие силой нравственного примера. Кого же назвал своим положительным героем двадцатый век, передавая эстафету веку двадцать первому? Не политика, не технократа, не дельца, не менеджера, а гуманитария. Гуманиста. Интеллигента до мозга костей – академика Дмитрия Сергеевича Лихачева. Именно на его фигуре скрестились лучи многих прожекторов. Не исключаю, что фигура ученого получилась при этом несколько идеализированной. Но и это показательно – кого именно идеализируют. Это ведь не по команде совершается, как бывало, а по глубокой исторической необходимости. Так что петь отходную интеллигенции, я считаю, действительно рано.