Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Искусство»Содержание №3/2002

ТЕТ-А-ТЕТ

Владимир Невельский

Многоликий портрет ХХ века


Филипп Малявин. Верка. 1913

Выставки, подобные той, что развернута в залах корпуса Бенуа Государственного Русского музея, называют эпохальными. Именно так была воспринята в 1905 году грандиозная дягилевская акция в Таврическом дворце – “Историко-художественная выставка русских портретов”, которая помогла современникам увидеть и оценить путь, пройденный российским обществом, отечественной культурой, искусством за два столетия. “Выставка Дягилева – нечто сногсшибательное”, – отозвались о ней столичные газеты. Такой же предстала перед посетителями Русского музея свыше четверти века назад и огромная экспозиция “Портрет в русском искусстве конца XIX – начала ХХ века”. И вот сейчас как бы их продолжением и вместе с тем своего рода подведением итогов минувшего столетия стала выставка “Портрет в России. ХХ век”, на которой почти триста произведений живописи и скульптуры из собрания крупнейшего в стране хранилища отечественного искусства – и давно знакомых, и впервые (таких здесь немало) показанных публике.

При всем разнообразии сменявших друг друга стилей и направлений, хронологическое построение экспозиции позволяет проследить не только все этапы эволюции портретного жанра. В еще большей степени она дает представление о самой истории, о духе времени, складывая по крупицам разноречивый портрет эпохи.

В первой четверти века еще работали такие прекрасные мастера психологического портрета, как И.Репин и В.Суриков. Виртуозность кисти и емкость образов В.Серова, выразительность и изящество работ художников “Мира искусства” сменились новаторскими экспериментами представителей авангарда И.Пуни, К.Малевича, Д.Бурлюка и новыми веяниями в произведениях И.Машкова и П.Кончаловского.

Парадный портрет, портрет-тип, изображения деятелей искусства, женские и детские образы – все они широко представлены на выставке. Как своеобразные легкоузнаваемые вехи доминируют на ней картины, ставшие классикой жанра, – “Портрет С.П.Дягилева с няней” Л.Бакста, “Автопортрет” В.Сурикова, “Портрет Анны Ахматовой” Н.Альтмана, “Девушка в футболке” А.Самохвалова.

В зале, где собраны произведения 10–20-х годов, лица когда-то популярных, а ныне забытых танцовщиц и актрис соседствуют с образами знаменитых режиссеров, а судьбы художников переплетаются с судьбами их героев (А.Лентулов и А.Таиров, Б.Григорьев и В.Мейерхольд, Б.Кустодиев и Ф.Шаляпин).

В 30-х годах возникают совершенно иные персонажи: колхозники и рабочие, спортсмены и метростроевцы, летчики и краснофлотцы. Художникам ставится в заслугу прежде всего высокая идейность, оптимистический взгляд на жизнь. На фоне “партийного искусства” чужеродными выглядят образы “человека труда” в произведениях И.Лизака, В.Татлина, П.Филонова, неброские, окрашенные подлинным чувством “Портрет Н.С.Надеждиной” В.Лебедева, “Автопортрет с И.Браудо” Т.Глебовой, “В белой шали” Р.Фалька.

Ни одно последующее десятилетие не ускользнуло от пристального внимания организаторов выставки. Каждое представлено немалым числом работ, многими именами живописцев и скульпторов.

В конце века, когда художники получили свободу самовыражения, портретный жанр снова претерпел коренные изменения. Уже не типический, а индивидуальный образ – вот излюбленный объект для мастеров изобразительного искусства. Поэтому так часто встречается автопортрет, в котором ирония, гротеск становятся глубокой метафорой, отражающей сомнения, тревоги, раздумья художника. Душевная боль, безнадежные поиски себя ощущаются во многих исповедальных произведениях этой поры.

“Склоняя голову перед великими предшественниками, современный живописец не может, да и не пытается следовать их путем: по-репински широко охватывать действительность, по-серовски пристально вглядываться в лица, – пишет автор вступительной статьи к каталогу выставки В.Леняшин. – У него иная стезя. Он бродит по закоулкам души, не зная точно – своя она или чужая, портрет он пишет или автопортрет, ибо не уверен в собственной идентичности, а тем более в идентичности “другого”, которого не готов ни судить, ни анализировать. Разобраться бы в себе, очутившемся на новом переломе истории, в вежливо-безразличном к чужой правде пространстве, в котором... одиночество приходится считать свободой”.

“Век-волкодав”, с его ужасами массового террора, революциями и войнами, социальными потрясениями, людскими трагедиями и надеждами, остался позади, стал историей, но не отдалился от нас. Он – это лица и судьбы людей, навечно запечатленные кистью и резцом нескольких поколений художников и скульпторов России. И в залах Русского музея мы встречаемся с ним вновь и вновь.