Огненные подсолнухи в Москве

Анатолий Кантор

Вероятно, сами по себе подсолнухи в России не бог весть какая экзотика. Надо полагать, что на Северном Кавказе или даже на юге Урала и Сибири их не меньше, чем на Украине. Но в русской живописи натюрморты с явными сорняками – васильками, ромашками, колокольчиками – выглядят очень естественно и убедительно как красота национальной природы, тогда как заботливо выращиваемые и оберегаемые подсолнухи кажутся чуть ли не знатными иностранцами. Может быть, именно поэтому натюрморт с подсолнухами Клода Моне, повешенный отнюдь не парадно и освещенный не очень щедро, стал своего рода символом, опознавательным знаком выставки картин великого французского импрессиониста в Государственном музее изобразительных искусств им. А.С.Пушкина. В несколько загадочном и заманчивом названии выставки – “В сторону Пруста” – читается намек на заглавие книги
“В сторону Свана”, первой из цикла романов “В поисках утраченного времени” гениального французского писателя Марселя Пруста.

Несомненно, Пруст был горячим почитателем и знатоком искусства Клода Моне, несомненно, его мнения и оценки всегда точны, глубоки, а главное, стереоскопичны, то есть воспринимают в живописи Моне не только идеальное выражение характерных особенностей импрессионизма, но и его пластику, декоративность, монументальность, символику – черты, которыми Моне предвосхищал рождавшийся на его глазах постимпрессионизм. Это не было случайностью, простым проявлением писательской зоркости или внимания к оборотной стороне каждого явления, здесь сказалась, конечно, близость творческих методов Клода Моне и самого Марселя Пруста. Его писательское зрение, умение точно схватить, определить и описать каждую мелочь, деталь, неуловимую особенность, было уникальным, поразившим современников. Но то, что Пруст видел, он обобщал до символа, сопоставлял с монументальными образами великих художников, насыщал игрой эмоциональных оттенков. Впрочем, Марсель Пруст – не единственный литературный импрессионист, склонявшийся к символизму, декоративизму, монументализации образов. Можно вспомнить Шарля Бодлера, Оскара Уайльда, Мориса Метерлинка, Эдгара По и Андрея Белого...

Выставка живописи Моне, развернутая в Пушкинском музее, поражает разнообразием, богатством аспектов многолетнего творческого пути художника. Можно порадоваться, что удалось собрать такое количество замечательных, оригинальных, непохожих друг на друга произведений. Основой выставки явились фонды ГМИИ и Эрмитажа, куда перешли сокровища упраздненного Музея нового западного искусства, приютившего после революции богатейшие московские собрания Щукина и братьев Морозовых. Москвичам и петербуржцам эти жемчужины знакомы издавна, но всякий раз, когда они собираются вместе, они ослепляют. Существенно, что к ним добавлены произведения других жанров и типов, кроме тех знаменитых шедевров импрессионистического пейзажа, которые украшают каждый альбом и каждую историю искусства. Из музея д’Орсэ (Париж) прибыл портрет в рост жены Клода Моне Камиллы Донсьё в зеленом платье, а из Метрополитен-музея (Нью-Йорк) – натюрморт с подсолнухами в маленькой керамической вазе, который стал главным открытием выставки, хотя его уже однажды в Москве видели вместе с выставкой ста картин из музея Метрополитен. Тогда он не был оценен и прославлен, поскольку ему предшествовали такие поразительные картины, как “Вид Толедо” Эль Греко, портрет Хуана Парехи работы Веласкеса, “Ложа” Эдуарда Мане. Натюрморт Клода Моне, конечно, не затерялся, но он заблистал, как истинный бриллиант, на нынешней выставке.

Когда заходит речь об импрессионизме в натюрмортной живописи, первым делом вспоминают о цветах, пронизанных воздухом и светом. Весь натюрморт кажется воздушным видением, сгустком невесомой среды, соответственно, и цвет почти неопределим. Великим мастером таких натюрмортных видений был Эдуард Мане, любивший неуловимые касания кисти, как бы ее порхание над холстом. Ренуар, имевший опыт росписи фарфора, предпочитал более яркие, отчетливые краски, но жидкие, как бы растекающиеся по поверхности холста. Натюрморт с подсолнухами Клода Моне среди других опытов импрессионистов поражает своей материальностью, правда, его материя особого рода – все вещественные, густые, четко оформленные массы изнутри пронизаны воздухом, светом. Это вносит в натюрморт с подсолнухами ощутимую динамику, внутреннее напряжение, что предвосхищает натюрморты Винсента Ван Гога, кстати, любившего писать именно подсолнухи, уподоблявшиеся под его кистью солнцу, рассылающему свои жаркие лучи. Естественно предположить, что Ван Гог при своем весьма кратком пребывании в Париже видел натюрморт Клода Моне.

К сожалению, нельзя сказать, что мы уже узнали “все о Клоде Моне”, но, так или иначе, эта выставка указала на целый пласт культурных явлений, сопровождавших появление импрессионизма, и позволила расширить круг наших интересов.